Александр Малич, телеведущий

Звезда телеканала «100ТВ», создатель популярного проекта АРТ-ТВ за который получил главную журналистскую премию города — «Золотое перо», рассказывает про молодые лица в Мариинке, петербургский снобизм и пробки на Шпалерной.

Александр Малич, телеведущий

Какое у тебя ощущение от Петербурга?

Петербург — город, в котором я родился, видение его во многом складывается из моих детских впечатлений и воспоминаний. Они очень сильные. Филармонию я помню с тех времен, когда меня водили туда на абонемент — а я, честно говоря, засыпал. Помню Таврический сад, где я гонял на велике, или Смольный сад: я здесь в школу ходил и в детский сад тоже. Я воспринимаю Питер в основном в пешей прогулке. Моему ребёнку уже пять лет, мы с ней стараемся много гулять, и я на многие вещи смотрю уже по-другому, когда ей что-то рассказываю.

 

Какими словами ты можешь описать город?

Тут такие штампы сейчас начнутся... Во-первых, он один из самых красивых. Я, наверно, не бывал в городах красивей. Но при этом Петербург, конечно, город медленный. И в этом его достоинство, безусловно. Что касается творческой конъюнктуры, сейчас стало, как ни странно, лучше, чем было раньше. Когда мы начинали делать телепроект «Арт-ТВ» в 2010-м, нам было сложно найти материал. Особенно с точки зрения театра. В последние годы ситуация изменилась. Из Москвы модно теперь приехать не только в Мариинский или Михайловский, люди едут в Александринку, в БДТ, в Ленсовета. Это стало хорошим тоном. Вообще наша основная проблема в том, что мы постоянно киваем на Москву. Большие города вдалеке от столицы —  например, Новосибирск или Екатеринбург, — этого не делают, у них там своя жизнь. А мы к Первопрестольной находимся близко, и хоть мы не Москва, но видим, как там у них, и постоянно пытаемся доказать, что у нас лучше. Это  играет с нами злую шутку, потому что по всем параметрам —  у нас всего меньше. Так что такое сравнение, конечно, неправильно.

 

Какие стереотипы о жителях Петербурга ты бы подтвердил?

Есть такое, может, не внешнее, а внутреннее впечатление, что петербуржец — это человек в тёплом свитере, в шерстяных носках, с кружкой чая, грустящий дома на кухне. Может быть, это и правда. Но время не стоит на месте, и мы в большинстве своём переместились в общие пространства из кухонных: в кафе, в коворкинги. И эту стереотипность, связанную с тем, что Петербург — город «болотистый», мы постепенно преодолеваем.

Интересно, что у петербуржцев есть высокая внутренняя обособленность. Все, кто здесь живёт, снобы. Кто-то больший, кто-то меньший, кто-то латентный сноб. По-другому в Петербурге, видимо, не выжить. В чем, опять же, нет ничего плохого. И увлеченные исследователи петербургской жизни подтверждают, что снобизм этот — не порок, а достоинство.

 Как город со временем меняется?

Может, это я постарел, но мне кажется, что город устал от ночных фестивалей. Мы от ночных рейвов перешли в формат семейных развлечений. Это происходит повсеместно, и хорошим тоном стало интегрировать семью в большие события, делать детские площадки и так далее. В ЦПКиО неделя за неделей что-то такое происходит. Раньше ведь как: на «Стереолето» мы только к 11 вечера приезжали, в 6 утра уходили. Сейчас всё по-другому, и интеграция семейной составляющей в мероприятия — это совершенно точно европейская история.

Еще у нас появилось гораздо больше мест, где ребята могут играть музыку. Они не всегда классные, с хорошим звуком, но они есть. У меня был разговор с одним представителем крупного бизнеса, который мне говорил: «У меня есть площадка в одном бизнес-центре, кафе, давай мы будем приглашать туда музыкантов, чтобы они для людей играли, устроим концертную программу. Только, к сожалению, музыкантам у меня не хватит финансов платить». Когда я возразил, что вряд ли кто-то согласится играть бесплатно, он сказал: «А где им ещё играть, в подворотне? А так у них будет хорошее место. но группы нужны такие, чтоб собирали хоть кого-то». И у нас, конечно, не состоялось никакого консенсуса, потому что группам теперь есть, где выступать. И если 15 лет назад таких мест было два-три, то сейчас уже десять-пятнадцать. В этом смысле жизнь сильно изменилась.

Вообще город стал больше похож на европейский. Сейчас, когда я приезжаю из-за границы, разницы особо не замечаю. И масса вещей оказывается удобней, чем устроено там. Кофе здесь лучше варят, чем в Скандинавии. И с гастрономическим разнообразием у нас всё гораздо оптимистичнее. Город вообще трансформируется с точки зрения общепита. Не знаю, как будет дальше из-за экономических сложностей, но у нас стало гораздо больше мелких заведений. Мы вообще уходим от крупного к частному. И в смысле еды тоже — развивается стрит-фуд, стало появляться много заведений с меню на три-четыре позиции, а не с огромной газетой, которую ты листаешь. Эти приемы часто можно подглядеть в Европе: мы близко, нам легче выехать и посмотреть, как на Западе, поэтому перенимаем.

Ещё появилась мода на классическую музыку, чего раньше не было. Конечно, всегда были модные события, которые стоило посетить. Но никогда мы не говорили: «Ой, знаешь, сегодня в Мариинском премьера». Или: «Ой, в Филармонии сегодня Темирканов играет». Скорее мы в третий раз шли на среднюю группу из Петрозаводска или на европейского диджея. Сейчас этот бум испытывают все академические залы города. Когда в Мариинском или Михайловском премьера или хороший концерт в Филармонии, моя инстаграм-лента заполняется фотографиями оттуда. Я сейчас вёл конкурс Чайковского с коллегой с BBC Radio Джеймсом Джоли. Он всю жизнь занимается классической музыкой, работает редактором журнала Gramophone. У них это, конечно, музыка для взрослых. Молодёжь не затащить в академический зал в принципе. Мы выходили в партер Мариинского и видели ползала молодых лиц. Он спросил: «Кто у вас ходит на классическую музыку, на балет, на оперу?» Я отвечал: «У нас куча молодых».

Как ты относишься к идее переноса некоторых институтов государственной власти из столицы сюда?

К нам перенесли Конституционный суд: вроде, всё нормально.  Я положительно к таким вещам отношусь. Это неминуемо нужно. Но если ты меня спросишь, хочу ли я, чтобы мы встали в вечную пробку, то нет, не хочу. Основная проблема переноса институтов государственной власти заключается в том, что люди просто не хотят пробок и нашествия чужаков. Учитывая количество наших водных артерий, я уверен, что мы способны легко с этим справляться. Я смотрю, активно используется вертолётный транспорт теперь. Уж не знаю, кто на нем летает. Обычно когда едет высокий чиновник, всё перекрывают —  а небо перекрывать не нужно. И вертолёты постоянно летают, где-то садятся, есть площадки. Так что я за любую интеграцию — саму-то столицу всё равно никто не перенесёт. А если у нас что-то еще полезное появится, то почему нет?

 

Что хотелось бы в городе изменить?

Конечно, всем хочется изменить климат. Я бы изменил. И что ещё из бытовых моментов хотелось бы поменять — я бы разрешил алкоголь продавать ночью. Его всё равно можно купить, но хороший — сложно. Так лучше уж пусть он продаётся нормально. Но это не важно, на самом деле. Я не знаю, как избежать пыли — её много. Это я бы тоже изменил. Еще, конечно, я был бы очень рад, если бы удалось изменить схему переключения светофора возле моего дома. Потому что я всё время попадаю в пробку, выезжая на Шпалерную с набережной.

  •    702
avatar